Почему выставка называется «Всеобщий язык», а не «Всеобщая культура»? Ведь в экспозиции в основном рассказывается о коммуникации народов именно через искусство?

Потому что она посвящена прежде всего поискам общего языка. Мы все принадлежим к разным культурам, пользуемся разными языками, но за этим многообразием кроется нечто общее, что сближает людей, живущих в разные времена и в разных странах.

Наверное, общего в нас оказывается на поверку больше, чем различий, и поэтому нас интересовали не столько аспекты разных культур, с которыми знакомит постоянная экспозиция музея, а именно тема коммуникации, поиска точек соприкосновения, универсального языка общения. Эта выставка — про бесконечный человеческий оптимизм, про веру в то, что будущее прекрасно.

Что, на ваш взгляд, важнее — сохранение многообразия или формирование всеобщего языка?

Это процессы совершенно не взаимоисключающие. Найти общий язык можно только через осознание многообразия, через осознание равноправия разных культур, только через уважение к другому. Мы понимаем, что язык — это сложный изменчивый механизм. Для меня, например, стало неприятным открытием: ежегодно на Земле исчезает порядка 20 языков. И мы, находясь внутри языка, часто не видим, как сами его меняем. В этом смысле очень интересно сравнивать, каким язык был 20–30 лет назад и какой он сейчас.

Известно, что выставку организовали в экстремально сжатые сроки. Почему так получилось?

В прошлом марте, когда мы в очередной раз за последние 3 года столкнулись с необходимостью менять наши выставочные планы, неизбежными стали размышления о том, насколько превратен и насколько многообразен наш мир. Нам хотелось порассуждать о том, как, несмотря на внешние обстоятельства, культура, язык, диалог продолжают свое существование.

Много ли человек было привлечено к работе? Как им удалось за короткое время справиться с подготовкой?

Действительно, выставка уникальна еще и тем огромным количеством профессионалов, которые над ней работали.

Концепция выставки принадлежит директору музея Марине Лошак и группе кураторов, в том числе Татьяне Горяевой и Марии Тиминой.

Я тоже один из кураторов выставки.

В выставке «приняли участие» практически все музейные коллекции, а значит, хранители и научные сотрудники всех отделов оказались вовлечены в этот процесс, и сама подготовка выставки была таким бесконечным диалогом, рассуждениями о том, какие экспонаты важно показать.

Нам удалось построить некую Вавилонскую антибашню и внутри самого музея, и привлечь огромное количество партнеров, таких как Российская государственная библиотека, Государственный Эрмитаж, Государственная Третьяковская галерея, Государственный музей искусства народов Востока, Государственный исторический музей, Угличский государственный историко-архитектурный и художественный музей, Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) Российской академии наук, а также архивы, библиотеки и даже частные собрания.

Самое сложное — найти не только общий язык, но и общие консолидированные решения, поэтому выставка стала маленькой лабораторией по поиску всеобщего языка.

Материал выставки безбрежен. Как удалось выбрать экспонаты?

Если мы принимаем за константу, что языков в мире 7500, то мы также должны принять и то, что показать этот объем на выставке невозможно. Выставка — это всегда избранные главы, отдельные страницы. Именно так мы и позиционируем наш проект. Мы не случайно создаем столпотворение языков, например, в разделе Вавилонской башни смешиваем разные изображения — и советские проекты, и классическую гравюру, и памятники вавилонской древности.

Мы понимаем, что в этом разговоре всегда можно найти язык, который окажется вне поля нашего зрения, но важен другой посыл — бережное отношение к другим культурам и осознание их равноправия. Ключ к выставке в том, что никто не должен уйти с нее обиженным. А ориентировались мы при этом в первую очередь на коллекцию нашего музея и на те коллекции, которые находятся в России.

Сколько всего экспонатов представлено на выставке?

486. Но на самом деле экспонатов немножко больше, чем воспринимает зритель, потому что некоторые из них были заменены во время экспонирования.

Почему происходили такие замены?

Это относится прежде всего к восточной японской и китайской ксилографии. Свитки разные, химические составы красок различаются, следовательно, различаются и условия их экспонирования.

Например, произведения японской графики можно экспонировать всего полтора месяца, а выставка идет три, поэтому заранее предусмотрена ротация, экспонаты меняются на аналогичные из коллекции музея.

Большое внимание вы уделили дипломатии и дипломатическим документам. Что обусловило выбор вами персоналий — Рубенса, Тютчева, Гагарина?

Посмотрите, какое количество литераторов, художников оказывалось дипломатами! Рубенс или Тютчев, про которых мы говорим как про художника и поэта, для современников были прежде всего дипломатами. Бомарше, Данте — тоже дипломаты. Поэтому, конечно, мы оказались перед очень жесткой проблемой выбора и решили, что должны максимально сократить объем материала, отталкиваясь от его доступности для нас и выбрав самые яркие фигуры. Дополнительно к Рубенсу и Тютчеву уже в последний момент появилась фигура Григория Гагарина, поскольку его вещи хранятся непосредственно в коллекции Пушкинского музея.

На какого посетителя прежде всего была рассчитана выставка?

Мы ориентируемся на достаточно широкую аудиторию, и понимаем, что приходят как подготовленные зрители, так и те, кто вообще в первый раз посещает музей. Нам бы хотелось, чтобы каждому было интересно. Эта выставка хороша тем, что многообразие подразумевает и множество уровней прочтения: кто-то придет за первыми публикациями экспедиций Гумилева, кто-то — чтобы посмотреть уникальные документы, касающиеся деятельности Тютчева или полюбоваться совершенно фантастической Острожской Библией, которая не так уж часто появляется в визуальном доступе.

Вместе с тем на выставке есть достаточно большое количество развернутых текстов — это и этикетки, и аудиогид, и наши специальные программы с экскурсоводами, медиаторами.

Я думаю, что каждый, пришедший на выставку, может найти ту дополнительную информацию, в которой он нуждается. Рядом с некоторыми древними памятниками есть QR-коды — по ним вы будете переправлены на сайт музея, где сможете прочесть максимально научную справку об экспонате.

Ваша выставка требует специальной подготовки?

И да, и нет. Наша задача как музея — дать зрителю инструменты, с помощью которых он мог бы получить визуальное впечатление, а затем, если возникает интерес, углубить его, обратясь к нашему сайту, к медиаторам или экскурсоводам. У нас есть путеводитель по выставке, где мы выделяем главные памятники, даем зрителю маршрут, помогаем ему сориентироваться в пространстве, адресуя не столько к научному знанию, сколько к выставке как к таковой.

И, кстати, у нас идет сейчас очень интересный проект «Человек за экспонатом», организованный совместно с театром, где мы развиваем эту линию: коммуникация — это люди, которые сегодня работают в музее.

А какую роль в коммуникации играет само искусство? Может ли оно, по вашему мнению, в сегодняшнем мире взять на себя дипломатические функции?

Искусство испокон веков выполняет очень важную дипломатическую функцию. Если вы посмотрите на историю вообще и на историю культур в частности, то на протяжении многих веков складывалась ситуация, когда именно культура, искусство, будь то поэзия, живопись, музыка, соединяли людей.

Искусство — это тот самый универсальный язык, который понятен абсолютно всем.

Искусство — это важная коммуникативная дипломатическая история.