О судьбе и выборе

«Наш поезд прибывает на конечную станцию маршрута – город-герой Смоленск», – объявляют по громкоговорителю, торжественно растягивая слова. Выхожу на перрон в расстегнутой куртке – на улице не по-октябрьски тепло. Ловлю себя на мысли: наверное, всем российским городам к лицу мягкая солнечная осень.

Иду мимо вокзала, выкрашенного в освежающе-бирюзовый: он будто европейская средневековая крепость с четырехугольными боковыми башенками. Аудиогид «В Смоленск на один день» со мной не соглашается: «Обратите внимание на лепнину, белоснежные колонны, арку над входом – это признаки неоклассического стиля».

На фасаде вокзала два символа: медаль «Золотая звезда» и герб Смоленской области. Мифическая райская птица Гамаюн, посланница богов, сидит на пушке – не заряженной, но всегда готовой к бою, повернутой дулом к государственной границе. Смоленск – это город-ключ, город-щит, город-герой, превративший свой девиз в нерушимую заповедь: «Несгибаемый дух все превозможет».

Но сейчас, утром субботы, город безмятежен. На привокзальной площади ни привычной суеты пассажиров, ни беспокойно снующих таксистов. Охранник с нашивкой «РЖД» на рукаве куртки крошит голубям хлеб. Отправляюсь в центр, к крепостной стене. Водитель озадаченно спрашивает: «Здесь везде крепостная стена. Вам куда нужно-то?». Кажется, будто мы заплутали и ездим по кругу: башни появляются то в одной части города – внизу, у самого Днепра, то в другой – на высоком берегу. Раньше крепостная стена была мощным кольцом длиной в шесть с половиной километров, оборонительной цепью, но за столетия войн распалась на несколько звеньев, а из 38 башен осталось 17. У одной из них, Громовой, машина останавливается – дальше иду пешком.

Молодежь гуляет на улицах тысячелетнего города, впервые упомянутого в летописи в 863 году. По площади Ленина перед зданием областной администрации (точь-в-точь Михайловский дворец в Петербурге) на самокатах катаются дети. Группа подростков в ярко-желтых дождевиках расписывает подземный переход в стиле русского авангарда: сочные, контрастные цвета, геометрические фигуры – это проект SmolenskUnderground. У молодых Малевичей и Кандинских есть даже собственный манифест: трансформировать маргинальные пространства подземных переходов «в площадку для творчества без иерархий, входных билетов и закрытых дверей». «Так гораздо веселее! – улыбаясь, замечает прохожий. – Спасибо, ребята!»

Подхожу к площади Победы – здесь установлен памятник воинам, защитникам и освободителям Смоленска. Три эпохи, три войны, три фигуры – спина к спине. Дружинник в доспехах, оборонявший город от польских войск Сигизмунда в 1609-1611 годах. Офицер, боровшийся в Смоленском сражении с армией Наполеона в 1812. Солдат времен Великой Отечественной, освободивший область от немецко-фашистской оккупации. Аудиогид рассказывает про пьедестал памятника из красного гранита («символизирует смоленскую землю, политую кровью ее защитников»), про устремленный ввысь шпиль обелиска («напоминает одновременно и штык, и ракету»: быть может, это еще один смысловой пласт – память о родившемся на Смоленщине Юрии Гагарине?), про позолоченный лавровый венок («прославляет победоносные силы смоленской земли»). Первым принимать удар – судьба приграничного города. Не сдаваться до последнего, без колебаний жертвовать собой – выбор. Смоленск сделал его трижды – и сделает снова, если потребуется. Но пока он хочет просто жить – без подвигов, потрясений и войн. Мирно жить, по-настоящему. И пусть это «пока» продлится подольше.

«Если Бог за нас, кто против нас?»

Высокий парапет набережной Днепра – одновременно и пространство для смоленской философской мысли, и городская летопись, и сборник стенограмм судебных заседаний. Здесь признаются и оправдываются (надпись уверенным подчерком: «Я сейчас очень счастлива!»; менее уверенным: «Я была не в настроении…»). Здесь предлагают и требуют («Купили бы билет – сходили бы на концерт», «Пошли проводишь», «Люби меня»). Здесь осуждают и сочувствуют («Охрана Ирины Круг – соучастники убийства Михаила Круга», «Переживите это»). Целая стена посвящена коллективному расследованию смерти Курта Кобейна: к общему массиву доказательств, собранному неравнодушными смолянами, приписываются все новые улики и показания.

«Менеджерская управляющая компания Cold Mountain причастна к убийству Курта Кобейна 5 апреля 1994 года».

«Менеджер группы Нирвана Джон Сильва причастен к убийству Курта Кобейна».

«Кортни Лав причастна к убийству Курта Кобейна».

«Убийство Курта Кобейна – апрель 1994 года. Лейк-Вашингтон-Бульвар-Ист. Номер дома 171 – ружье модели Remington-M-11. Конец Нирваны» – жители Смоленска вынесли безапелляционный приговор.

Иду по набережной: на одном берегу Днепра – Владимир Красное Солнышко в бронзе указывает на реку, в водах которой крестил Киевскую Русь. На другом берегу – ловким движением закидывает удочку рыбак. Россия здесь без прикрас, без стеснения – настоящая, исконная, простая.

«В Смоленск едут за его историей, – расскажет мне потом смолянка София Байдакова, студентка МГИМО. – Представь, у нас стоят церкви XII века – за столетия войн они не были разрушены, их отреставрировали. Убранство внутри небогатое. Но это такое величие: заходишь – и там бескрайнее небо. Или, например, поднимаешься по Большой Советской и по дороге видишь красивые часы. На них выгравирована латинская надпись: "Если Бог за нас, кто против нас?" Их установили в XVII веке, при Сигизмунде III – Смоленск тогда был под Польшей. А когда город снова вошел в состав России, часы сохранили – русские мастера их отремонтировали. Все преходящее – из эпохи в эпоху. И Смоленск все гармонично в себе сочетает».

Стою у подножья Соборной горы – на ее вершине храм в стиле барокко. Это Успенский собор. «Возведен в XVII веке в память о героической обороне Смоленска 1609-1611 годов на месте одноименной церкви XII века», – сообщает аудиогид. Говорят, сам Наполеон снял треуголку, когда его увидел, – и, пораженный красотой архитектуры, приказал не сносить.

Смотрю на впечатливший Бонапарта собор цвета небесной бирюзы: он словно парит над городом. Кажется, в Смоленске время благосклонно решило не отбирать, а отдавать. Не разрушать, но бережно сохранять историю – век за веком.

«Самое смоленское место»

Катынский лес поименно помнит каждого из двенадцати тысяч расстрелянных здесь. Галченков – Ганущенко – Glogowski – Гапеев – Гаслинская. Сухие цифры с тремя нулями: «Здесь похоронено более 8000 советских и более 4000 польских граждан». Казаченков – Kaczorowski – Калинин – Karocki – Кампен. Вхожу в мемориал: гранитные плиты в три человеческих роста испещрены именами на русском и польском. Петерсон – Петкевич – Papiewski – Parczewski – Петров.

В 1940-х сосновый лес под селом Катынь в двадцати километрах от Смоленска стал братской могилой для смолян – жертв сталинских репрессий 1937-38 годов – и польских военнопленных, расстрелянных в спину весной 1940 года «по предложению» Лаврентия Берии и «с одобрения» советского руководства. Потом были долгие десятилетия замалчивания и отрицания, попытки СССР снять с себя вину и, наконец, признание – официальное заявление, опубликованное ТАСС в 1990 году. «Выявленные архивные материалы в своей совокупности позволяют сделать вывод о непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных. Советская сторона, выражая глубокое сожаление в связи с катынской трагедией, заявляет, что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма».

Приехать на Катынский мемориал мне посоветовала Соня: сказала, что это «самое смоленское место»: «О том, что в истории Смоленщины есть такая страница, не все знают. А мне это очень близко, очень важно – я живу неподалеку от Катыни, и в церкви, построенной у входа в мемориал, меня крестили».

Левая тропинка в Катынском лесу уводит к могилам советских репрессированных, правая – к польскому военному кладбищу. Та, что посередине, – к «Долине смерти»: там необустроенные захоронения смолян, расстрелянных во времена Большого террора. Прохожу мимо Стены памяти – снова бесконечные фамилии, инициалы – и застываю у скульптуры: человек в западне, на границе жизни и смерти, за секунду до того, как выпущенные пули достигнут цели. Мир вокруг него сжимается – уже не выбраться. У его ног охапка свежих ярко-красных гвоздик.

Раздается гулкий звон колокола. Поднимаю голову – сосны качаются в такт, словно успокаивая, убаюкивая, повторяя: «Историю не нужно прятать – ее нужно помнить. Испытания даются по силам. Городами-героями просто так не становятся».

Смоленск с этим справился. Теперь все будет хорошо.