Часть I, в которой Юрий Вяземский не хочет меняться 

На что вы ориентировались, когда создавали «Умниц и умников»?

Я ориентировался, как всегда это делал, только на себя, потому что я радостный эгоист, который почти всю жизнь занимался только тем, что ему самому нравилось. Наверное, этот мой радостный эгоизм и был одной из причин, почему меня позвали создавать новую телепрограмму. Они дали мне лишь название, состоявшее из одного слова – «умники», – и попросили все остальное придумать самостоятельно. Тогда я решил сделать ТВ-олимпиаду, главным призом которой было бы поступление в МГИМО, а остальные детали взять из Древней Греции: ареопаг, агонистов, теоретиков, профиль Афины для медалей – все оттуда.

Потом я вспомнил, что самые древние олимпиады проводились на огромных стадионах эллипсоидной формы, и та дорожка, что находилась ближе всего к центру эллипса, была самой короткой, но и самой опасной: на ней чаще всего падали, за нее чаще всего боролись игроки. Поэтому я решил, что мои дорожки тоже должны быть разными по длине и сложности: красная самая короткая, но на ней проще всего «упасть»; на зеленой можно вдоволь бегать и «падать», но и прийти последним. Ну, а насчет цвета, я думаю, все понятно – элементарный светофор.

Вы никогда не хотели сами поучаствовать в «Умниках»?

Нет, очень не хотел бы! У Пушкина Лепорелло говорил Дон Гуану: «Довольно с вас. У вас воображенье// В минуту дорисует остальное;// Оно у нас проворней живописца». Я могу запросто себе представить, как участвую в «Умниках» в качестве агониста, но я не могу публично проиграть. Всегда есть риск, что я отвечу неправильно и тем самым нанесу удар по своей программе.

Недавно ко мне обратились два известных кинорежиссера перед игрой «Кто хочет стать миллионером?», хотели сделать «звонок другу» мне, если у них будут сложности. Я им сказал: «Дорогие друзья, вот представьте себе, что вы мне звоните, а я вам даю неправильный ответ. И миллионы телезрителей в этот момент подумают: “Ах ты, Вяземский, такой – сякой! Детям вопросы задаешь, их мучаешь, а сам – то ничего не знаешь!”» У моих телезрителей странное представление обо мне: они думают, что я очень умный. Но это лишь созданный ими образ, на самом деле все не так.

«Умники» – игра на эрудицию?

Я бы сказал, что «Умники» – игра в большей степени на трудолюбие, потому что за месяц участнику требуется прочитать огромное количество информации по заданной теме, хорошо «вооружить» себя. Это, конечно, игра на эрудицию в том числе. И игра на сообразительность: если ты ориентируешься в эпохе, то можешь вычислить правильный ответ, не зная его, и так бывало не раз. Просто у агониста тема ложится где-то на уровне интуиции, он в нее проникает, буквально схватывает на лету. То есть, «Умники» – это три элемента: трудолюбие, эрудиция и сообразительность. Но трудолюбие, повторюсь, занимает большую часть.

Многие зрители не понимают, что «Умницы и умники» – это не телевикторина, как ЧГК или «Своя игра», а совершенно особая программа – ТВ-олимпиада. Викторина изначально рассчитана на то, что на ее вопросы сможет ответить хотя бы одна шестая всей аудитории. Моя же задача состоит в другом – при помощи агонистов и их ответов рассказать телезрителю что-то новое. Вот, например, я задаю вопрос: «Скажите пожалуйста, сколько раз вокруг своей талии верующий зороастриец должен обмотать священный пояс? Как этот пояс называется?» Если ты не занимался историей зороастризма, то никогда не ответишь.

Вы не думаете, что такие вопросы отдают «архивностью»?

Нет, не думаю. А как еще мне говорить с телезрителем о тех же зороастрийцах? Тема каждой игры – это та вещь, которую мне хочется донести до зрителя, осветить для него. А потом мне говорят: «Юрий Павлович, спасибо большое, мы так многое узнали от вас». При этом важно уточнить, что узнали они это не от меня, а от агонистов. Я ведь ничего не рассказываю.

Получается у «Умников» совсем нет конкурентов на российском ТВ. Вам не скучно, когда не с кем бороться за внимание зрителя?

Как я понял, в данном случае вы намекаете на одну знаменитую русскую пословицу: «На безрыбье и рак – рыба». Слава Богу, что вы не намекаете на другую русскую пословицу, которую я встретил у нашего знаменитого земляка Владимира Даля: «На бесптичье и ж*** – соловей».

Нет, у меня иногда возникают какие – то хулиганские мысли. К примеру, когда мне предлагают выдвигаться на ТЭФИ, то я всегда очень напрягаюсь и всячески хочу этого избежать, потому что я со всей своей удивительной ленинградской скромностью понимаю, что если мне дадут шестую ТЭФИ – это неприлично. А если мне не дадут шестую ТЭФИ, то значит, это просто неприличный конкурс, который дал приз не мне, а кому – то хуже меня. Хотя была программа, которая пару раз у меня выиграла, – «Самый умный» с Тиной Канделаки. Но в целом, нет, не скучно.

Вы собираетесь как – то менять «Умников»?

У меня есть планы, но они зависят от одного глобального условия: если завтра решат поменять правила игры в футбол, тогда я тут же на это откликнусь и буду что – то менять у себя. Но поскольку футбол никто не меняет, зачем меняться мне? Меняются темы, агонисты, ареопаг, меняюсь я, в конце концов. На эту тему даже анекдот есть, правда, не очень хороший. Один водитель на дороге внезапно забывается и едет на красный свет. Его, конечно, останавливают работники ГАИ и говорят: «Ну, что ж, он выбрал красную дорожку». 

К тому же, я хочу, чтобы меня узнавали. Ко мне иногда подходят люди на улице, поблагодарить за «Умников», и я понимаю, что они смотрели мою программу лет эдак 15 назад. Так что, если я изменюсь, меня ведь никто не будет узнавать!

У вас высокая узнаваемость?

Я бы сказал, неожиданно высокая. Я встречал людей, которые смотрят «Умниц и умников», в самых неожиданных уголках нашей страны, из чего я сделал вывод, что в России большой процент по – настоящему умных и тянущихся к знаниям людей, не в пример остальному миру.

Самое неожиданное место, где вы нашли своего телезрителя?

Это было в начале 2000-х гг. на рынке в селе Красное-на-Волге. Ко мне подошла одна торговка и сказала: «Ой, Юрий Павлович, мы так любим вашу программу, с радостью смотрим вас и Гордона». Чтобы вы понимали, Гордон в то время выпускал совершенно заумную программу имени себя: туда приходили всякие физики, химики, инженеры, биологи. И я совершенно офигел, спросил: «Кто вы?» А она отвечает: «Я профессиональная доярка, но вот сейчас жизнь такая, что я торгую тапочками». «А что же вас привлекает? Ладно, я, у меня все – таки дети, а Гордон? Там физики, химики в полпервого ночи собираются, чтобы обсуждать какие – то суперсложные вещи!». Она говорит: «Так интересно. Это же умные люди!» Нет, у нас в этом плане совершенно удивительная страна.

А что насчет Путина? Он не хочет приходить или вы не хотите приглашать?

Эта новость – один сплошной бред, журналисты в тот раз все переврали. Я сказал тогда и говорю сейчас: я к Путину никогда не обращусь с приглашением, потому что слишком его уважаю, слишком понимаю его загруженность. Я не позову его никогда, потому что это не его формат.

А в случае, когда Путин перестанет быть президентом?

Владимир Владимирович моложе меня на год и несколько месяцев. Когда он перестанет быть президентом, буду ли я?

А куда вы денетесь?

А вот это уже богословский вопрос!

Часть II, в которой Юрий Вяземский рассуждает о полифонии русской души

Вы как-то упоминали, что в вузе вас «учили врать».

Вы очень мягко выразились. Учили лгать. У нас была очень лживая общественно-политическая гражданская религия, которая называлась марксизм – ленинизм. И я к этому времени отношусь не только политически, но и с точки зрения духовного исповедания. До сих пор у нас есть культовое место, где лежит, простите, языческий…

Бог?

Для кого-то бог. Язычески оформленный.

Вы не одобряете такого?

А что тут можно одобрять? Я православный, а тут какое-то древнеегипетское язычество: фараон в ступенчатой пирамиде, которому поклоняются люди. Я понимаю, почему наш президент не принимает решение о переносе тела: как мудрый политик, он считает, что это должно произойти само собой, что народ должен созреть, сам отказаться от этого. Иначе – боль в масштабах целой нации.

Вы знаете, пирамида на Красной площади – это сталинская идея. Подавляющее большинство членов Политбюро собирались тело захоронить. Сталин сказал нет, он делал религию. И вторым фараоном в этой религии был он. Поэтому я отношусь к марксизму-ленинизму как к религии. Ведь если бы сотни тысяч людей не верили в двух фараонов…

В США, к примеру, людям нет такого дела до того, где лежат отцы-основатели. Конечно, демонстративно переносить могилу Джорджа Вашингтона никто не решится, но, в общем, это не совсем культовые фигуры. Культ – это американская фондовая биржа. Make money!

Если вернуться к «лживому обществу». Как дела обстоят сейчас? Мир стал честнее?

Конечно, и студенты стали честнее, и Россия стала намного честнее. Человек теперь может высказывать свою точку зрения – конечно, не всегда и не везде. Слава Богу, наше движение к демократии все-таки было замедленно. Я насмотрелся на демократию в 90-е года, это было по-настоящему чудовищно. Люди действительно говорили все, что угодно, они и вправду могли издеваться над больным президентом, и все это показывали по центральному телевидению. И появлялась какая-то рожа, которая хотела, чтобы президент сдох, кричала об этом на всю страну. Были такие люди, профессиональные телекиллеры. Это был шок.

Выходит, вам по душе нынешняя «сдержанность» ТВ и журналистики в целом?

Понимаете, я не могу сказать, что это мне по душе, ведь я тоже от этого страдаю. До меня уже добрались, на какие-то мелочи указывают, бывает, говорят: «Юрий Павлович, вы начинаете программу с цитаты Булгакова из “Белой гвардии”. Ну, зачем? Она же такая мрачная. А у вас все-таки утренняя программа. Так ли уж это вам нужно?» И с каждым днем такие «придирки» все нарастают. 

Благо сейчас у нас есть не только телевидение. Я могу посмотреть интересных мне героев и в интернете, например, у «Ещенепознера» или Юрия Дудя, которого открыл мне мой сын. Недавно, к примеру, посмотрел Ходорковского. Резюмируя, могу сказать: в разведку я бы с ним не пошел.

Почему?

Жить хочется! И в России хочется, ведь я не планирую и никогда не планировал отсюда уезжать. В свое время у меня была уникальная возможность выступить перед Владимиром Владимировичем, я тогда ему сказал: «Спасибо вам большое. Вы научили меня любить Родину, и эта любовь к Родине должна состоять из трех элементов…»

Самодержавие, православие, народность?

Нет, это Уваров, а мой младший современник Сашка Пушкин очень не любил Уварова и писал про него нехорошие частушки. Нет, я сказал, что Родиной надо гордиться, когда она совершает подвиги, Родине надо сострадать, когда ей больно, и за Родину должно быть стыдно, когда она творит ужасные вещи. Как всякий русский человек я, конечно же, ощущаю все три элемента разом. Для меня самое важное – полифония. Как только из русского человека убираешь полифонию, ты убиваешь русского человека, получается just a real American guy. 

Я как – то преподавал интернациональному классу студентов, в их числе были и американцы. Речь тогда зашла о пресловутом русском духе, russian soul. Я им приводил цитату из «Братьев Карамазовых», когда Митя Карамазов говорит: «Я человек хоть и низких желаний, но честный». Один американец меня тут же прервал: «Юрий, вы, наверное, что-то перепутали, это же какой-то нонсенс: он либо честный, либо подлец». «В этом весь Митя Карамазов!» – отвечал я.

Выходит, противоречие – основа русской сущности?

Не совсем противоречие. Именно полифония! Слияние полярностей. Русский человек – он одновременно и честный, и подлец, что жаждет «низких желаний». Этим наша страна богата, поэтому у нас такие умные люди. Поэтому дети, которые растут, извините, в говне, – как эти прекрасные цветы из китайской мудрости, которая гласит, что настоящие чистые лотосы могут появиться только из ила, тины и того, что немцы называют der Dreck.

Значит, ваша полифония в том, что вы монархист, который жаждет «нормальной оппозиции», как вы выразились в одном интервью?

Сразу хочу оговориться: я монархист не в том смысле, что я «за царя». Последний царь буквально развалил Россию, он виновен в гибели империи, и для меня он никогда не был и не будет святым. Я считаю, что он расстрелян за дело. Другое дело, что расстрел его семьи – это совершенно чудовищный, подлый, безобразный акт.

Я монархист в ином смысле. Я лишь хочу, чтобы моя страна выжила. Повторюсь, я видел 90-е годы, это была совсем не демократия. Смута. Хаос. Вот, что это было. Потом наконец Господь над нами смилостивился и прислал человека, действительно выдающегося политика, которому удалось это дело прекратить, свернуть, подкрутить гайки. При этом политик оставил место для выхода пара, иначе в России все это взрывается рано или поздно.

В чем «демократическая» сторона вашей полифонии?

Я прекрасно понимаю, что России нужен медленный поворот к демократии. У нас нет иного пути, потому что иного пути нет в целом мире. Если вы посмотрите на нашу Конституцию, вы поймете, что она совершенно у нас монархическая. Взять, к примеру, три ветви власти, что находятся под президентом. По Монтескье они должны быть разделены, но у нас этого как-то не получается. Совету Федерации и Правительству никуда не деться от президента – ни от нынешнего, ни от прошлого. А наши суды... Как говорили когда-то в российском городе Одесса: «Ребята, не делайте мне смешно».

Но движение к демократии уже необратимо. Другое дело, чем больше я смотрю на явление под названием человечество, тем больше у меня сомнений относительно того, что Земле осталось жить три миллиарда лет. Я думаю, что мы сможем угробить нашу замечательную голубую планету гораздо быстрее. Ведь и в Евангелие срок не обозначен. Иисус лишь сказал, что никто не знает, когда он придет на Землю.