«Мы постарались отобрать самые знаковые произведения, чтобы выставка дышала, не была перегружена»

Как долго шла работа над выставкой? Сколько времени потребовалось для подготовки?

Очень долго! Все началось с того, что наши сотрудники еще в период оттепели начали разбирать архивы Музея западного искусства и обнаружили совершенно бесценные документы, которые позволили начать исследовательскую работу. Потом, в начале 90-х, появились первые книги, монографии, статьи – и мои коллеги выступали на конференциях с докладами и рассказывали о происхождении шедевров нашего музея и Эрмитажа.

Так постепенно с 60-х годов начали восстанавливаться буквально по крупицам личности тех людей, благодаря которым публика в Москве и Петербурге может видеть шедевры западноевропейского искусства, да и многие шедевры русского искусства – живопись Коровина, Серова, Врубеля. Во многом эти художники могли бы остаться безвестными, если бы не русские, прежде всего московские, купцы.

Почему именно сейчас стало возможным рассказать о личности этих коллекционеров?

В советское время их вклад принижался, таких людей часто называли барыгами, спекулянтами. К ним относились как к преступникам. А в XXI веке это изменилось. В нулевые годы люди, которые уже накопили первоначальные капиталы, начали вкладывать их в искусство. И коллекционерам стала интересна история их предшественников.

Из-за чего было так сложно собрать вместе картины из коллекции Морозовых?

После революции был издан правительственный указ об обмене произведениями искусства. В результате из 600 картин Морозовых как минимум половина оказалась в Третьяковской галерее. Современное искусство начала ХХ века передавали в Эрмитаж. Другие работы из коллекций Морозовых и Щукина буквально расходились по провинциальным музеям, поэтому мы вообще не можем назвать точного количества картин. Огромное количество произведений в период индустриализации 30-х годов было продано за границу и уехало в США. И настолько все смешалось, что огромных усилий стоило специалисту Наталье Семеновой собрать максимум того, что она смогла.

При этом коллекция Морозова включает около 600 экспонатов, но на выставке представлено около 230. По какому критерию они отбирались?

В любой коллекции, как и в творчестве художников, есть произведения «первой руки», то есть лучшие, вдохновенные, новаторские, есть и «проходные». Когда куратор с дизайнером отбирают произведения для выставки, то очень важно не перегрузить зрителя. Ведь раньше люди жили в окружении произведений искусства 24/7. И аристократы, и мелкие чиновники – стены их домов были буквально увешаны гравюрами, картинами. Для современного человека, как говорит сейчас молодежь, это «ту мач», сложно для восприятия. Поэтому мы постарались отобрать лучшие, самые знаковые произведения, чтобы выставка дышала, не была перегружена. 

Как вы считаете, для кого это выставка? Кто ее целевая аудитория?

После пандемии посетители музеев сильно поменялись. Во-первых, публика стала намного моложе. Скажу без хвастовства: наше поколение привлекло в музеи молодежную аудиторию.  Можно сказать, мы сделали модным посещение музеев. Мои коллеги над этим сильно постарались: это и дизайн выставок, и образовательные программы, и сама подача экскурсионного материала.

Во-вторых, до пандемии 80 процентов посетителей музеев были женщины разных возрастов. Если видишь в музее мужчину – значит, рядом женщина, которая его за ручку привела. Сейчас можно увидеть не только одного-двух, но и целую компанию молодых мужчин, которые самостоятельно посещают музей. Это важно: ведь в основном творцы искусства и коллекционеры – мужчины. Им нужно посещать выставки, тренировать взгляд, чтобы не становиться жертвами манипуляций арт-рынка. 

Как подготовиться к посещению выставки? Или это необязательно?

Последнее время политика нашего музея основана на том, чтобы просто прийти и посмотреть. Я частенько попадаю на выставки, они сами меня находят, а потом уже начинаю погружаться в творчество того или иного мастера.

Наша выставка доступна практически всем, она построена логично. Попадая на нее, каждый посетитель абсолютно точно получит эстетическое удовольствие, и за это я благодарна многочисленным кураторам и дизайнерам, особенно Кириллу Ассу. Они буквально воссоздали личность Морозовых и ту обстановку, в которой они жили.

Пространство выставки похоже на особняк. Чем обусловлено такое решение?

Тем, что классическая архитектура, как классическая одежда, позволяет себя сочетать хоть с кроссовками, хоть со шпильками. Мы знаем, что в особняке Михаила Абрамовича – Миши, как его называли в Москве, – большинство работ висело в оранжерее, хорошо освещенной комнате. Они висели вперемешку: русские, французы, скандинавы. И мы постарались такую атмосферу оранжерейного салона передать в первом зале выставки.
Кураторы также обнаружили, что один из залов музея по своим размерам и декору ионических колонн очень похож на вестибюль особняка Ивана Абрамовича Морозова. Поэтому мы с помощью ложных стен слегка сузили этот зал и буквально воссоздали архитектуру прихожей и центральной лестницы.

«Иван Морозов не нуждался в лишнем адреналине, он ценил искусство, среди которого хочется жить»

Коллекционирование – это не только про искусство, но и про личность. Как коллекция отражает самих братьев Морозовых?

Очень хорошо отражает. В семье Морозовых в одной атмосфере росли три сына, из которых двое стали коллекционерами, но все они были очень разными. Например, Михаил был наиболее эмоциональным из братьев, и мы постарались в посвященном его коллекции зале передать страсть к покупкам. Его коллекция – картины яркие, экспрессивные: первый Ван Гог, первый Гоген, полотно Мунка. Ему же принадлежала «Царевна Лебедь».

Иван Абрамович, наоборот, отличался мягким, покладистым, уравновешенным характером. Он сам хотел стать художником, но когда понял, что хорошего художника из него не получится, решил коллекционировать произведения живописи. Он поступал как купец: приезжая во Францию, шел на выставки современного искусства, брал каталог, сверял развешанные на выставке картины с их описаниями, ставил свои пометки: «Не дурно», «Хорошо», «Посмотреть/подумать», что практически всегда означало: «Купить». Но он никогда не торопился. Иногда проходило несколько лет, и все это время Иван Абрамович осенью и весной посещал Париж, наблюдал, как растет популярность того или иного художника, как растут цены на его картины, в каком направлении развивается его творчество. Когда коллекционер убеждался, что действительно, как бы мы сейчас сказали, поставил на правильную лошадку, совершал покупку. Пусть даже цена картины за это время становилась выше первоначальной, зато Иван Абрамович был уверен, что приобретает картины музейного уровня. И мы постарались это показать. У многих картин висят прямо векселя, где указано, в какой галерее, когда, за сколько приобретено произведение, а иногда даже учтены почтовые расходы на доставку полотна до коллекционера. Почти у каждой картины Морозова есть такой документ.

Благодаря этим документам восстановить характер Ивана Морозова было проще?

Нет, главная сложность была в том, что Иван Абрамович очень защищал свою частную жизнь. В то время, как Сергей Щукин приглашал к себе в дом студентов Строгановки и, заикаясь, сам рассказывал о своей коллекции, а сообщения о Михаиле Морозове часто появлялась на страницах прессы, Иван Морозов посторонних людей в дом старался не пускать. Свою коллекцию он оформлял в одиночку, мечтая стать новым Третьяковым и подарить стране картины с готовой развеской. Что он и сделал в 1919 году, правда, при других обстоятельствах, чем предполагал.

Раскрыть его личность помогают приобретенные им произведения. Он любил Сислея, мягкого Писарро, обожал Ренуара. Выбирая интерьеры, предпочитал что-то мягкое, декоративное. «Марокканский триптих» как будто обволакивает своим мягким цветом.

Иван Морозов не нуждался в лишнем адреналине, он ценил мягкое поэтичное искусство, среди которого хочется жить. И все это удалось передать в экспозиции выставки.

Взаимодействовать с искусством братья начали еще в детстве – они учились живописи у Константина Коровина. Позже картины художника появились в их коллекциях. Как вы думаете, почему выбор пал именно на этого живописца? И как Коровин и Морозовы повлияли друг на друга?

Всему виной мама, просто мама. Всех аристократов тогда учили рисовать и музицировать. Когда купцы доросли до возможностей аристократов, они переняли эти традиции. И вот Варвара Алексеевна дала объявление, что мальчикам требуется преподаватель рисунка. И Костя Коровин им стал – скорее всего, случайно. Он привлек на помощь своего друга Сергея Виноградова. Варвара Алексеевна распознала в этих двух молодых людях настоящие дарования: редкое сочетание, когда хорошие художники еще и прекрасные преподаватели. В доме Морозовых была создана такая замечательная обстановка, что художники и барчата стали настоящими друзьями.

Я думаю, Коровин стал таким свободным художником во многом благодаря тому, что, тесно общаясь с Морозовыми, он избежал комплекса маленького человека. Художник пользовался у коллекционеров заслуженным уважением, было понятно, что они заинтересованы в людях искусства и в их таланте. В свою очередь, многие художники (уж точно Матисс, а возможно, и Пикассо) не стали бы так известны в мире, если бы не поддержка двух русских коллекционеров.

«Искусство будет тем мостом, который заново соединит мир после происходящих событий»

Каковы перспективы дальнейшего формирования выставок на основе коллекции Морозовых?

Произведения из коллекций Морозовых живут в постоянной экспозиции музея. Сейчас это здание Галереи искусств стран Европы и Америки. Дальше для их экспонирования реконструируется усадьба Лопухиных. В целом идеи выставок – неисчерпаемые, безусловно.

Есть ли идея создать отдельный музей Морозовых и хранить экспонаты вместе?

К сожалению, историю не переписать. Последние годы жизни директор Пушкинского музея Ирина Александровна Антонова была инициатором возвращения произведений из коллекций Щукина и Морозова и возрождения в Москве Государственного музея нового западного искусства, но это может породить разногласия в отношениях Москвы и Петербурга. 

Газета Le Monde называет выставку «шедевром дипломатии». Требует ли сейчас взаимодействие музеев дипломатических качеств и усилий?

Огромных. И прежде всего ими нужно обладать директорам музеев. Мне посчастливилось быть помощницей Ирины Александровны: я знаю, что она одной из первых могла организовывать выставки ультрасовременных художников еще в Советском Союзе и выдавать произведения искусства за рубеж, когда железный занавес был настоящим железным занавесом. Ирина Александровна, возглавляя музей в России, была представителем русской культуры в западноевропейском мире, очень много ездила с деловыми поездками, и именно она добилась, чтобы произведения из коллекции Щукина и Морозова начали путешествовать.

Я думаю, что роль личности в истории неоспорима, огромную роль играет позиция руководителя того или иного музея. И уверена, искусство может быть и будет тем мостом, который заново соединит мир после происходящих событий.

Выставка Морозовых была во Франции. Там она вызвала интерес, потому что эта страна – родина импрессионизма?

Французы – патриоты, и им было очень интересно увидеть те шедевры, особенно ранние, которые уехали в Россию. Они знают позднего Матисса, позднего Пикассо, но вот лучшие работы молодых художников – все оказались в нашей стране. Русских авторов было очень мало представлено. Но хотя французы и говорят, что любят сюрреализм, дадаизм, на выставку Ильи Репина они тоже стояли в очереди.

Совсем ли разрушились сейчас взаимосвязи российских и западноевропейских музеев? Есть ли какие-то проекты, которые продолжаются?

Я поддерживаю отношения со своими коллегами из европейских музеев – прекрасные отношения – они готовы к сотрудничеству в любой момент. Пока это трудно, но мы готовим совместные выставочные проекты: и с европейскими галереями, и с коллегами из музеев, и с журналистами. Мы сейчас работаем в стол, но продолжаем работу.

Чем опасна культура отмены и изоляция культуры? Чувствуете ли вы ее на практике в работе музея или это преувеличение в СМИ?

Культуру невозможно отменить. Что касается изоляции – это смертельно. Это смертельно для молодежи и для российского искусства. По статистике, большинство гениев – это люди, у которых есть смесь в крови. Кроме того, культура развивается тогда, когда о ней знают, когда произведения циркулируют в мировом художественном пространстве. А русская культура находится на высоте. Это абсолютный факт, и в этом наша сила.

На ваш взгляд, если бы великие коллекционеры формировали свои собрания в наши дни, на какие работы им стоило бы обратить внимание? Были ли бы среди них произведения русского искусства?

Сейчас многое изменилось, люди как будто наелись абстракции, и хочется чего-то умиротворяющего. Мне кажется, сейчас будет новый интерес к группе наби, и на рынке будут цениться произведения, среди которых хочется жить, жизнеутверждающие.

В целом художников, которые умеют рисовать, все меньше и меньше. В Европе, чтобы стать студентом художественного вуза, не надо уметь рисовать.

Профессиональных рисовальщиков становится мало, и в основном их воспитывают в нашей стране. Поэтому я абсолютно уверена, что искусство – это главный ресурс России. Русское искусство невероятно конкурентоспособно. К сожалению, оно очень мало представлено на международных выставках. По разным причинам.