Вы пробились в российский кинематограф благодаря фильму «Солнечный удар», который был снят Никитой Михалковым — человеком, являющимся не только великолепным режиссером, но и известным охотником на актёрские таланты. Можно сказать, что ваша роль была одной из самых ярких. Как вы считаете, что стало главной причиной выбора Михалкова?

Данная роль была запоминающейся, так было предусмотрено сценарием. Сказать, почему выбор пал на меня, очень трудно. Была ли это Божья воля или режиссёру не хватило времени найти кого-то действительно талантливого (смеётся). В любом случае я благодарен, что всё так случилось. Работа с Михалковым была отличным опытом для меня: таких, как он, больше нет. Сотрудничество с Михалковым — это словно чудо. Я бы хотел ещё поработать с Кустурицей, так как его считаю также величайшим режиссёром.

Вы прошли долгий путь от Bele Ladje (рус. «Белая лодка»), сериала в стране с 10 миллионами человек, до «Духlessa-2», «Отеля Элеон» и «Балканского рубежа» в другом языковом пространстве, в другой стране, где проживает более 140 миллионов человек. При этом успешно развивались в тысячах километрах от дома. Как происходили эти постепенные, но в то же время молниеносные перемены в вашей карьере и жизни?

Всё, что я делал, я делил на некие этапы. Такие проекты, например, как Bela Ladja и Stižu dolari (рус. «Доллары приходят») были до университета, когда я мало требовал от себя… Именно с этого всё начало развиваться в несколько этапов: успех в Сербии мне принёс фильм «Монтевидео», который помог перейти с уровня актёра-ребёнка на уровень молодого актёра. Следующим этапом стал большой проект с Михалковым, открывший мне двери здесь, в Москве. Настал период, когда я преподавал в университете, учил русский язык и взялся за роль в фильме «Духless-2». Тогда я в какой-то степени подтвердил своё присутствие на российском рынке. После этого и переехал в Москву. Всё шло постепенно, но в то же время интенсивно, хоть я отдавался делу полностью и пытался наслаждаться. Когда получил роль в фильме Михалкова, даже не представлял, что вернусь в Москву. Однако после «Духless-2» люди начали говорить, что я смогу здесь построить карьеру. Потихоньку стал готовиться к этому и пытался понять, как в Москве всё устроено. Так получилось, что было запланировано 4-5 проектов подряд. Тогда я понял, что могу здесь остаться.

Когда вы поняли, как в Москве всё устроено, какая мысль вам первой пришла в голову?

На самом деле, когда я только приехал, Россия уже обогнала Сербию в области технологий: здесь использовали более современные методы при съёмке кино. Здесь больше денежных средств и создаются жанры, которых у нас не существует.

За время вашей карьеры вы сыграли роль футболиста в «Монтевидео», полицейского социалистической Югославии в «Балканском рубеже», обаятельного преступника в «Южном ветре», офицера русской царской армии в «Солнечном ударе» и многих других. Какая роль вам доставила больше всего удовольствия, какая оказалась самой требовательной?

Самый большой страх я испытал при работе с Михалковым. Для меня это было абсолютно немыслимо. Было невозможно осознать, что подобное происходит.

В какой роли вы хотели бы себя ещё попробовать? Обращаясь к зрителям до показа фильма в университете, вы сказали, что планируете какие-то проекты, связанные с сербской историей.

Мы как народ можем последовать примеру итальянцев в США и можем сделать что-то похожее с Россией. Можно сделать фильм о Савве Рагузинском — человеке, который основал первую в России секретную службу, а также показать наш вклад в Империю, ведь

Россия не просто одна держава, она является защитницей одной цивилизации, к скоторой мы принадлежим, прежде всего, в сфере культуры.

Вы один из первых, кому удалось построить карьеру на Востоке. Смогли бы вы себя представить на Западе, например, в каком-нибудь американском фильме?

Смог бы. Когда речь заходит об индустрии, американцы действительно делают лучшие фильмы. Когда стоит вопрос об искусстве, то это, конечно же, зависит от каждого артиста. У фильма есть два лица: продукт и произведение искусства. Если мы говорим о продукте, то на Западе можно чему-то научиться. К сожалению, эта индустрия нередко связана с политикой, с которой я не согласен.

Какие фундаментальные различия вы видите между современным российским кинематографом и американским?

Фундаментальных различий не существует, но есть одно очень важное различие — это система. У американцев другая система, которую русские сейчас пытаются скопировать и улучшить. На самом деле американцы взяли российские технологии и превратили их в систему. И актёрское мастерство, и школы монтажа — всё это придумали русские. Так и создаётся всемирное наследие. С другой стороны, главное различие состоит в том, что американские студии больше не делают комедии. Комедия ушла с полотна. Она «переехала» на телевидение, а остались комиксы. Это очень значительное изменение, которое потихоньку придёт и в Россию. А в Сербии тем более, у нас до сих пор свой фильм считается большим событием.

Голливуд действует по рыночным принципам и доминирует над целым миром, имеет масштабные распределительные сети. Именно поэтому все привыкли к их фильмам. Русские, как и китайцы, сейчас пытаются стать частью этой игры, с которой никто не может бороться с помощью цензуры. Единственный способ защиты — это создавать своё кино. Существуют фильмы, являющиеся ответами. Например, русские снимут что-то на одну тему, затем американцы, или наоборот.

Можно ли тогда считать, что у «Балканского рубежа» есть свой ответ или этот фильм уже сам по себе является ответом?

«Балканский рубеж» — это ответ, но далеко не конец дискуссии.

При вашем мировоззрении как бы развивалась ваша карьера на Западе?

Я никогда об этом не размышлял. Но когда я думал, играть или нет в «Балканском рубеже», и когда я прописывал плюсы и минусы этого, одним из минусов было то, что я не смогу построить карьеру на Западе. Если бы я из-за этого не согласился принять участие в фильме, то это бы означало, что я продал свою Родину ради своей карьеры.

«Балканский рубеж» вызвал огромную бурю критики на Западе. Британский «The Times» напал на фильм, утверждая, что показ событий относительно недавней балканской истории подрывает региональный мир. Как вы считаете, почему что-то, что приходит из России считается пропагандой, а то, что приходит с Запада — чистой правдой?

Я процитирую Оруэлла из «1984»: «Ложь — это истина, война — это мир, добро — это зло, незнание — это сила». Всё выкручивается. Дело в том, что если есть то, что не вписывается в вашу картину, то, что искажает реальность, которую вы видите — это и называется пропагандой.

Как бы вы оценили современный российский кинематограф? Есть что-то, что могло бы понравиться зрителям на Балканах?

Российский кинематограф находится на взлёте, ведь несколько лет назад Путин дал директиву о развитии отечественного кинематографа. И это заметно. Всё больше фильмов, пополняющих кассы и ставящих рекорды. Хороший показатель то, что самые просматриваемые кинокартины — русские, а не американские. Существуют и новые жанры. Например, фильм «Лёд». Почему этот фильм настолько важен? «Лёд» — это специфичный жанр, точнее специфичная игра между жанрами, нашедшая свой путь до иностранного зрителя. Думаю, что с помощью таких фильмов можно найти взаимопонимание на международном уровне, ведь для русских важно не только развивать кино в своей стране, но и научиться представлять фильм за рубежом. Они, бесспорно, это делают намного лучше нас, но не настолько хорошо, как могли бы.

Сколько бы сербы не были бы похожи с русскими в религиозном и культурном взглядах, всё же существует и немалое количество различий. Как бы вы определили главные различия между нашими народами?

Мне кажется, русские больше говорят друг другу то, что думают и чувствуют. Либо я знаком именно с такими русскими. Они более прямолинейны.

К примеру, это выражение «ты не мой человек» они могут сказать и разойтись. У меня такое ощущение, что у них есть больше места, чтобы куда-нибудь пойти. Они могут себе позволить такую роскошь, в отличие от нас на Балканах. Нам не хватает места разойтись и терпеть друг друга.

Русские обладают открытостью, которой у нас нет не потому, что мы менее искренние, а потому что у нас меньше возможностей выплеснуть наружу все эмоции и высказаться. Мы даже не в состоянии сделать один важный фильм, просто потому что чувствуем себя виноватыми. Нас заставляют чувствовать себя виноватыми за то, что у нас есть национальное самосознание. Все чувства, в принципе, у нас находятся под большим давлением.

Насколько трудно жить на две страны?

Достаточно трудно из-за рейсов. Всегда приходится жертвовать одной частью жизни.

Многие говорят, что Москва — город, который никогда не спит. Что для вас представляет собой жизнь в столице?

Так говорят и про Белград. Он хоть и меньше, но мне кажется, что более живой. Ты можешь идти и встретить трёх знакомых сразу, а в Москве, даже если вы живёте на одной и той же улице, с 14 полосами шоссе между домами, вы не пересечётесь. Бывает, чувствуешь себя одиноким, а всё потому, что реже встречаешь людей. Москва великолепна и прекрасна, но она слишком напрягает и поедает много энергии.

Что вам, как сербу, в Москве нравится, а что нет?

Сербы себя хорошо чувствуют в Москве. Они в меру отличаются, чтобы быть интересными для окружающих, и в то же время достаточно схожи с русскими, чтобы их считали своими.

Это некий супербаланс для сербов в России. Белград — это мой город. Я люблю в него возвращаться вновь и вновь, но мне также нравится, что у меня есть возможность уехать в Москву. И то, и другое имеет свои плюсы и минусы.

Чем вам запомнился первый день в Москве?

У меня была необычная ситуация, когда я пришёл на кастинг к Михалкову. Мне нужно было что-то купить поесть. Я пошёл в магазин напротив за едой. Когда я туда зашёл, на полках ничего не было. Магазин мне показался очень неприглядным. В итоге я купил какую-то консервную банку и вернулся в номер, который был сделан в советском стиле. Захожу внутрь и пытаюсь эту банку открыть. Потом я понял, что на ней нет даже кольца, чтобы это сделать. Я забыл, что существуют банки со времён Второй Мировой войны, которые «сами» не открываются. Тогда мне пришло в голову взять ключ от дома и вновь попытать удачу. Я очень долго мучился. Очень. Я весь был в царапинах от этой банки. Ключ, кстати, мне тоже каким-то образом удалось испортить. Да всё в принципе пошло не по плану. В конце концов у меня получилось совсем чуть-чуть всё это дело приоткрыть, и через это маленькое отверстие я пальцем доставал тунец и ел. У меня ушло где-то два с половиной часа, чтобы всё съесть. Пока я сидел весь измазанный в еде и крови, я понял, что бóльшая часть ночи уже прошла и что пора спать, ведь утром у меня кастинг, текст к которому я даже не тронул. Так что вот. Это было самое первое приключение в Москве.

Но эта ситуация меркнет в сравнении с тем, что спустя некоторое время я сидел с Фёдором Бондарчуком в какой-то машине, в каком-то Майбахе...

У вас есть возможность быть в кругах русской элиты, артистов, олигархов, прекрасных дам. Как выглядит этот мир за гранью жизни «обычного человека»?

Так же.

Вы уже привыкли, что где бы не появились, ваше присутствие привлекает внимание окружающих, особенно представительниц женского пола?

Не привык, я этого и не жду. Но когда такое случается, всё мирно принимаю и умею справляться с подобными ситуациями.

Что касается жизни, человек одинаково депрессивен и в своём личном самолёте, и в своём «юге» (полное название «Застава Корал» — югославский автомобиль, выпускавшийся с 1980 по 2008 годы). Депрессия одинакова везде. Я читал, что кто-то вычислил: наибольшее счастье человек испытывает при увеличении заработка с 10 долларов до 100, с 10.000 до 100.000 уже в меньшей степени, а с 10 миллионов до 100 — практически ничего не испытывает.

С того времени, как вы пытались открыть консервную банку в номере отеля, до поездки с Бондарчуком в вас ничего не изменилось?

Я надеюсь, что нет. Возможно и изменилось.

По крайней мере, вы к этому не стремитесь?

Я не стремлюсь иметь свою яхту. Стремлюсь оставить обществу что-то в наследие. Очень важно выйти из зоны комфорта. Хочу постараться сделать что-то важное для моего окружения, для моего народа и человечества в целом. Когда я говорю «мой народ», имею в виду и русский. Я стремлюсь развиваться. Это наполняет мою жизнь смыслом.

Даже если бы у меня была яхта, мне стало бы скучно после первого же дня.

У меня в Москве нет машины, так как она мне не нужна. В России владение автомобилем является отражением статуса. Моя машина в Белграде намного скромнее, чем я могу себе позволить. Возможно, когда-то я куплю себе автомобиль, который исполнит мою детскую мечту, но это не является целью в жизни.

Что движет вами, когда вы просыпаетесь утром? Вы очень редко говорите о своей личной жизни. Что позволяет вам сохранить себя таким, какой вы есть?

Если бы сказал, что это вера, то таким образом утверждал бы, что я глубоко верующий человек, а это не так. Я в глубине души знаю, насколько своей жизнью противоречу верующему во мне. Но у меня бывают мысли, что важно лишь то, что человек оставил после себя.

Я мог снять 20 фильмов, используя ту энергию и время, которые были потрачены на создание «Балканского рубежа», но этот фильм есть что-то больше, чем просто фильм. Он важен…