Когда выходишь из поезда в Калуге, тебя окружает космос: кафе «Сатурн», парикмахерская «Венера», улица Гагарина, памятник Королеву. В глаза бросаются ряды фонарей, украшенные не обычными снежинками или флажками, как в остальных регионах России, а планетами Солнечной системы, во главе которых – Сатурн. Выделился.

Найти музей космонавтики здесь оказалось проще, чем центр города. Возможно, потому, что это был мой юбилейный поход в тот самый музей, где в детстве меня интересовали только луноход и ракета. А ещё белая лошадка Чебурашка, на которой можно было проехаться вокруг здания. За десять лет здесь мало что изменилось. Разве что ракету огородили забором, да и лошадки больше нет (может, потому что март на дворе?).

Экспозиция впервые вызвала у меня много вопросов. К примеру, если Циолковский известен обывателю своими ракетами, то причем тут дирижабли, о которых многословные экскурсоводы говорят первые двадцать минут? Если дирижабли оказались тупиковой ветвью развития транспорта – сейчас их встретишь разве что в романах Жюля Верна – то как из них всё-таки получились ракеты?

И если Циолковский так заблуждался, то почему именно его мы помним и воспеваем в названиях городов и улиц?

Ответов на эти вопросы ни на первом, ни на втором этажах музея не нашлось. Там были только портреты знаменитых конструкторов, инженеров и космонавтов ХХ века, несколько моделей ракет, а также части снаряжения, пережившие полёт за пределы атмосферы.

Желая понять, с чего начались все эти ракетные двигатели и скафандры, я отправилась в дом-музей Циолковского. Не особо сообразительные «Яндекс.Карты» привели меня сначала к дому, где учёный жил всего два года. Сейчас он принадлежит семье его правнука. На окнах — герань и кружевные шторки. О Циолковском напоминает только небольшая табличка. Туристы иногда приходят поглазеть, как и я, наверное, по ошибке.

Наконец удалось найти «настоящий» дом-музей, хоть его легко можно было спутать с любым другим соседним зданием. Серый, неприметный, на углу, перед речкой. Здесь великий учёный жил с 1904 по 1933 годы.

Экскурсий нет. Зато много посетителей. В тесных коридорчиках небольшой городской избушки снуют дети с мамами, важные дядечки, рассказывающие жёнам об устройстве всяких приборов, студенты и старушки. Ради чего они собрались?

Ради нескольких комнат, в которых по сей день всё сохранилось так, как и было при жизни учёного. Прямо напротив входа, у окна, – стол с самоваром, на котором стеклянным колпачком отгорожена маленькая треснувшая кружка с надписью: «Бедность учит, а счастье портит».

На первом этаже справа – комната с роялем, на котором играла дочь Циолковского. На его крышке – деревянный аэроплан, а над ним – воздушный змей. Именно с увлечения воздушными змеями начались мечты юного учёного о полётах, земных и внеземных. Озорной сообразительный мальчик рано столкнулся с непреодолимыми препятствиями: в детстве он заболел скарлатиной, оглох и не смог продолжить обучение в школе. Зато сполна возместил упущенное с помощью самообразования.

О глухоте ученого напоминают слуховые трубки, расставленные в нескольких комнатах. Длинные и широкие, поуже и покороче – все неимоверно громоздкие и наверняка неудобные. Может быть, они ему и не мешали. Циолковский много читал и писал. В его кабинете на втором этаже обосновалось собрание энциклопедического словаря, каким владел любой уважающий себя интеллигент той эпохи. На нижней полке – гении классической русской литературы. Но главное место в комнате учёного занимает рабочий стол. Раскрытая книга, бумаги, увеличительное стекло, три слуховые трубки, чернила, перо. Через комнату протянута толстая проволока, по которой можно было перемещать лампу, освещавшую рабочее пространство. Ведь оно отнюдь не ограничивалось столом. В правом углу теснятся на отдельном столе приборы – физические и химические. Кажется, в коллекции ученого были все инструменты, которые только можно было уместить в комнате. Из знакомого мне, пожалуй, только электрофорная машина и колбочки, расставленные в ряд.

Но это не всё. За стеной, на крытой веранде, находится настоящая мастерская – здесь и токарный станок, и верстак. А ещё – велосипед, на котором Константин Циолковский начал ездить в старости и очень был этому рад. Вместо трёх стен – окна, а у четвертой пристроился шкаф. В нём хранятся издания, которые в течение жизни выписывал учёный, а также его собственные работы: «Монизм вселенной», «Причина космоса», «Цели звездоплавания», «Воля вселенной. Неизвестные разумные силы»…

Да-да, известный учёный был в первую очередь отличным мечтателем. Вдали от лишнего шума, он мог больше времени уделять своим мыслям. Именно из них впоследствии родились чертежи летательных аппаратов, теории о том, как устроен космос, и дерзкое предположение о том, что человек может там в скором времени оказаться. Надо признать, то были очень деятельные мечты.

В небольшом музейном киоске продавались философские труды учёного – по 60 рублей каждый. Не раздумывая, я схватила первые пять брошюр с наиболее интригующими названиями и тут же раскрыла. С того момента меня больше не интересовали дирижабли и их причастность к ракетам, а Циолковский отныне уподобился в моём сознании Канту или Шеллингу.

«Ни один атом вселенной не избегнет ощущений высшей разумной жизни». «Смерть есть одна из иллюзий слабого человеческого разума». «Вселенная всегда была и будет, в среднем, в том виде, в каком мы наблюдаем её сейчас».

Весьма неизощрённый в таких вопросах гуманитарный дух подсказывал мне, что Вселенная не может не изменяться, а все остальное – не совсем то, чем занимается современная наука. Или все же занимается? Решение одно – обратиться к знакомому учёному.

С Ваней мы встретились там же, в Калуге, в одном из кафе, правда, по зуму. Сейчас Иван Утешев – студент магистратуры МФТИ, тренер сборной школьников-олимпиадников по астрономии. Он крепко связал себя с астрофизикой, когда учился в школе в Саранске, даже стал победителем Международной олимпиады. Не вдаваясь в долгие размышления, я сразу задала самый волнующий вопрос:

Ваня, скажи, Вселенная изменяется?

Расширение Вселенной – сейчас факт экспериментально установленный. Не один Циолковский считал, что она неизменная. Эйнштейн при построении математической модели ввёл конструкцию, позволяющую решениям уравнений описывать Вселенную, которая никак не эволюционирует. Ошибка, к сожалению, получилась. Но ошибка великая. После переосмысления она стала частью теории.

А есть ли такое понятие, как философия астрофизики?

С учётом новых сведений, моделей, теорий и гипотез, конечно, стало сложно отличать философскую компоненту вопроса от научной или тем более псевдонаучной. По звёздам, по галактикам, мы, наверное, сейчас в более научной плоскости, а вот по общей теории, по композиции, как оно должно быть устроено, – мы еще в философской. Всегда были и всегда, думаю, будем.

Но из всех этих философствований и мечтаний получается что-то стоящее даже в науке?

Мечтатели совершают прорывы. А дальше люди практического склада ума в эти прорывы устремляются и строят на зыбкой почве что-то более или менее прочное. Это естественный процесс.

А ты сам к кому себя относишь?

У меня практический склад ума, поэтому я стараюсь такие вопросы обходить. В вопросах, не основанных на реальных данных, очень легко утонуть. Мы тогда теряем суть предметного научного разговора. Самая загадочная область – это гравитационная астрономия. Правда, в последние годы были получены прорывные результаты в этой сфере, и будет интересно наблюдать за дальнейшими шагами.

Какие именно результаты? Какие шаги планируются?

Начнём с того, что были зарегистрированы сами гравитационные волны. Копится статистика. Ожидается построение гравитационного телескопа орбитального размера. Новые космические аппараты смогут определять расстояние друг до друга и тем самым фиксировать тонкие эффекты сжатия-растяжения пространства. Но, правда, здесь как всегда есть некоторый риск разочарования. Может случиться так, что будет потрачено много денег, сил, времени, наверное, человеческих жизней. И ничего не получится. К этому надо быть готовыми. Может быть, действительно запустят гравитационную обсерваторию, будут собирать данные и получат совсем не то, что ожидалось.

Такое часто случается?

Да. Известно, например, что космический телескоп Хаббл после запуска оказался бракованным и совершенно не давал картинку того качества, которое от него ожидали. Была очень дорогая пилотируемая миссия на этот телескоп, и ему буквально поставили очки – прикрепили корректирующую оптическую систему, чтобы получалось что-то более или менее приемлемое.

Были ли в истории астрофизики такие вопросы, ответы на которые были даны, но в их правильности учёные начали сомневаться?

Сколько угодно. Например, есть большая проблема с несостыковкой космологических параметров. Оценка космологической постоянной от экспериментального значения отличается на много-много порядков и непонятно почему. Живём ли мы в стабильной Вселенной, или она вообще может распасться на некий вакуум, перейти в какое-то новое, более выгодное энергетическое состояние – тоже непонятно. На этот вопрос ищут ответ физики-частичники.

В этом смысле макромасштабы и микромасштабы очень тесно связаны. Эволюцию Вселенной во многом определяет её предыстория. Когда-то она описывалась теми законами, которые существуют на субатомном уровне. Кстати говоря, поэтому наблюдение каких-то очень ранних далеких объектов во Вселенной позволяет изучать физику микроуровня, элементарных частиц.

А чем в основном пользуется современная астрофизика?

Решение нынешних астрофизических проблем – это, по сути, результат обработки данных, которые получены на жутко дорогих установках. Например, физика элементарных частиц пользуется коллайдерами. А астрофизика – телескопами – длинными цилиндрами с кучей линз и зеркал. Но есть и более продвинутые установки: радиотелескопы, нейтринные телескопы и обсерватории, которые скорее похожи на большой бак с огромным объемом воды внутри. Гравитационные телескопы, процесс создания установок, работа на них, обработка данных – это всегда продукт международного сотрудничества. Странам по отдельности справиться с этим практически невозможно.

Знаешь, я вообще сейчас в Калуге. Хотела говорить про Циолковского и космонавтику. Но всё оказалось гораздо труднее. И знаменитый учёный другим занимался, и астрофизика ведает не теми вещами, какие мне представлялись. Но скажи напоследок, связаны астрофизика и космонавтика хоть как-то?

Космонавтика все-таки больше про освоение околоземного пространства. Это про нашу Солнечную систему, про технологии, которые позволяют, например, вывести что-то

полезное на околоземную орбиту или, скажем, на Марс. Последние месяцы, например, гремят новости про новый марсоход. С астрофизикой чуть сложнее: она не ограничивается проблемами прикладного характера, это более теоретическая наука. Хотя, понятно, они будут взаимодействовать. Например, есть проблема космической погоды. Это даже не столько проблемы из разряда: «Ух, голова болит, наверное, солнечная магнитная буря». Скорее проблема такая: если живой человек попадает под солнечную вспышку, то ему будет не очень хорошо, потому что это мощный поток ионизирующего излучения. Плюс электронику может выводить из строя. Взаимодействие вещества в Солнечной системе с таким излучением и распространение материала солнечной вспышки – это проблемы астрофизические.

Понятно…

Понятно, конечно же, ничего не было. Столкнувшись с миром космических открытий, я чувствовала себя не менее озадаченно, чем первый человек в космосе или изобретатель ракеты. Захотелось снова укутаться в понятные идеи Циолковского и больше не залезать в холодное пространство космоса. В конце концов, на дворе стояло 8 марта, на столе качался тюльпан, а центр города Калуги за час до отъезда всё-таки нашёлся.