Дети политикой не интересуются. И новости о каких-то значимых событиях тоже редко остаются в памяти. Но это мне почему-то запомнилась. 8 августа 2008 года. Мне 7 лет. По телевизору показывают соревнования бегунов, пловцов, гребцов, волейболистов. Олимпиада в Пекине. Я в деревне с бабушкой. Сегодня у дяди день рождения. Мы сидим в зале. Бабушка собирается звонить своему сыну, чтобы поздравить его. И тут начался срочный выпуск новостей. Война в Южной Осетии. «Где это? Кажется, не Россия», – подумала маленькая я. Взрывы снарядов, танки, грязь, пыль, бегущие в ужасе люди – все как в фильмах. Только не в далеком 1941, а сегодня, сейчас. Я ничего не понимаю, но мне становится не по себе, когда бабушка, сразу после поздравления начинает говорить про то, что минуту назад увидела по телевизору. Про войну в Осетии. Значит, это и впрямь страшно. И все следующие дни вперемежку с соревнованиями бегунов, мы слушали новости из Южной Осетии.

Анжелика Плиева родилась и выросла в Осетии. Однако на момент начала военных действий она отдыхала с младшим братом в лагере во Владикавказе, поэтому была вынуждена следить за происходящим по телевизору.

 –  Я даже внимания не обратила сначала, потому что было естественно, что в Осетии стреляют. Ну да, постреляют, утром все будет нормально. Возможно, чей-то дом сгорит. Вот так это происходило на протяжении всего детства.

Мимо дома нередко проезжали танки. Дети привыкли к взрывам. Никто даже не вздрагивал, когда слышал их.

 – Мы поднимались на второй этаж, к бабушке. Она была глухая и не слышала шума. Мы спускали ее вниз, потому что там было безопасно. Чем ближе к земле, тем меньше вероятность того, что в тебя попадет снаряд. А она ругала нас, говорила: «Вы мне можете дать поспать?!»

Дети росли в атмосфере, когда положение на грани военного конфликта считалось нормальным. Позднее они поймут, что так жить было нельзя.

 – Восьмого августа я звоню домой, спрашиваю, как дела, что нового. Родители отвечают: «Спи спокойно, мы телевизор смотрим, не переживай. Это потом они мне рассказали, что в тот момент были в подвале, что все было не как обычно, что все грохотало».

Началась настоящая война.

BBC/ CLIFF VOLPE

  – Было ощущение, что ты ждал, ждал, ждал, когда прозвучит эта фраза, и вот она прозвучала.

Почти весь август Анжелика пробыла во Владикавказе. Она была за старшую, и от этого становилось еще хуже. Одиннадцатилетняя девочка не могла понять, как вести себя в ситуации, когда вся семья осталась дома и может там погибнуть.

  – Я пыталась быть сильнее, чтобы не пугать брата.

Состояние, в котором Анжелика находилась тогда, она сравнивает с состоянием свободного падения: не знаешь, где ты и что будет дальше.

Отец говорил Анжелике, что, если бы дети были дома, они бы всей семьей выехали. Но в таком случае утро следующего дня могло бы для них даже не наступить. Случалось, что машины с мирным населением, которое пыталось покинуть город, обстреливались танками, стоявшими на дороге по направлению к России и поджидавшими беженцев. Сейчас на той дороге близ селения Тбет находится Музей сожженных душ: машины, которые так и не выехали из города, составляют мемориал памяти тем, кто находился внутри них.

Часть жителей все же успевала покинуть дом после появления первых сведений о надвигающейся опасности. Так, семилетняя Лиза Гогинова вместе с мамой и братом пережила дни войны уже в Нальчике, в пансионате, вместе с другими соотечественниками, оказавшимися в беде. Что мог запомнить тогда ребенок? Как отнестись к происходящему?

 – Я все запомнила, – говорит Лиза. – Ненависть родителей и старших к войне передалась мне. Я все это ощущала.

Двадцать дней она провела в Кабардино-Балкарии. За это время неоднократно подходили журналисты. Девочке нравилось с ними разговаривать: «Взрослый дяденька берет у меня интервью – это же хорошо». С теплотой вспоминает отношение окружающих. Все знали об их беде, каждый пытался помочь хоть чем-нибудь. Как-то раз Лиза вместе с мамой и братом проходила по рынку в Нальчике, разговаривая на осетинском языке. Женщина, работавшая там, видимо, поняла, что они беженцы, и незаметно положила Лизе в рюкзак небольшой подарок.

Так и жили втроем, пока отец оставался в Осетии. Когда начался военный конфликт, он позвонил старшему брату Лизы и попросил: «Если что-то со мной случится, пожалуйста, не оставляй моих детей». Этот момент Лиза не может вспоминать без слез даже сейчас, спустя 12 лет.

К счастью, все обошлось.

 – После окончания военных действий папа приехал за нами в Нальчик. Мы всей семьей бежали к нему, репортеры – за нами.

Несколько дней фотография радостной воссоединившейся семьи находилась на первых страницах газет.

26 августа Дмитрий Медведев подписал указ о признании Южной Осетии и Абхазии.

 – Мы узнали об этом в автобусе. Помню, как все начали плакать от счастья, вышли и стали праздновать.

Когда Лиза с семьей возвращалась домой, танки российской армии ехали навстречу. Их было очень много.

 – Мы махали им руками, говорили: спасибо за победу, спасибо большое!

Мише Гаглойты в 2008 году было столько же лет, сколько и Лизе. Но он это время вспоминает несколько иначе. По выстрелам, периодически раздававшимся с начала августа в родном городе Миши – Цхинвале, он догадывался, что в регионе происходит что-то неладное. К счастью, как и другие герои нашей статьи, он выехал из Осетии до начала войны и провел эти дни у родственников в Пятигорске. Отец, работавший в правоохранительных органах, уже 2-3 августа узнал, что надвигается опасность: на границах стреляли, жителей призвали быть готовыми к мобилизации. Поэтому он отправил жену и детей подальше от дома. Мише тогда казалось, что все было как обычно. Ведь к родственникам он приезжал каждое лето, гостил у них, это был привычный отдых. Только в этот раз папа как-то странно прощался. И мама плакала…

Объявление войны застигло их в Пятигорске, за праздничным столом.

 – Мы сидим, веселимся, с родственниками общаемся, телевизор работает громко. Вдруг говорят, что Грузия напала на Южную Осетию. Началось вторжение на нашу территорию. И в тот момент все застыли.

Во время конфликта мама пыталась отгородить ребенка от войны всеми силами. В 9 часов его укладывали спать, в то время как мама, бабушка и тетя отправлялись к телевизору – главному источнику информации – и раскладывали перед собой телефоны. Так они могли просидеть всю ночь в ожидании хоть каких-то вестей. Звонить нельзя было, датчики вычисляли по волнам здания, где находятся люди, и артиллерия била прямо по координатам.

 – А я тогда был беззаботным, особо не думал о том, что происходит дома. Но когда выходил во двор поиграть с друзьями, было обидно, что они не спрашивают ничего о войне, думал: «Неужели они не в курсе, что у меня на родине беда?»

Юрий Козырев / «Новая»

Лишь только один мальчик всегда интересовался, как у Миши дела, все ли живы, и Миша делился тем, что знал сам.

 – Когда я был в Пятигорске, думал, что это забота родителей – за всех переживать. Я только первый класс окончил, о школе волновался.

 И вот однажды Миша заметил на экране свою классную руководительницу. Как он рад был видеть ее живой, здоровой! Но сама школа пострадала: в ней находился штаб. Как только эта информация оказалась у противников, школу разбомбили.

 – По телевизору постоянно показывали один кадр: как ночью из "Града" обстреливают город. Ракеты вылетали, они были красные.

Сейчас при слове «война» этот кадр первым всплывает у Миши в памяти.

Когда Миша вернулся, город был полностью разрушен.

Фото из архива Миши

 – Учеба в нашем городе после войны началась в середине октября, мы сменили за тот год пять школ, кочевали из одной в другую.

Мише казалось, что люди после войны изменились, стали более замкнутыми, боялись чего-то.

 – До войны мы играли в "войнушку", а после войны уже нет. Это была слишком деликатная тема.

 В первые дни жителям Осетии, по впечатлениям Миши, не хотелось уже совсем ничего. Даже на улицу лишний раз выйти боялись.

Никто из героев статьи не был в Осетии в августе 2008. Но это не значит, что они не столкнулись с войной. Война в их жизни была. Они наблюдали за происходящим через экраны телевизоров, ловили тревожные взгляды родителей, вслушивались в разговоры старших. И если мне, ребенку семи лет, для которого Осетия – неведомый край недалеко от России, врезались в память кадры репортажей и взволнованные голоса взрослых, то для детей из Осетии эти события остаются самыми страшными воспоминаниями детства.