Часть первая: первобытно-музейная

К полудню выхожу на конечной остановке, наугад выбираю направление — через несколько минут я уже у Зарайского кремля. В любом городе — а в небольшом это ощущается особенно сильно — есть доминанта, куда попадаешь и без навигатора.

Прохожу сквозь ворота в двуглавой Никольской башне, и субботняя тишина улиц сменяется гулом голосов — арт-выходной уже стартовал. Внутри кремлевских стен развернулась целая ярмарка ремёсел. Керамика, тряпичные куклы, украшения, посуда — всё можно потрогать, смастерить самим, примерить и купить. Самая большая очередь, ожидаемо, у прилавка с домашними пирожками.

Меня встречает Руслан Королёв — выпускник МГИМО, замдиректора по развитию государственного музея-заповедника «Зарайский кремль».

— Сначала посмотришь экспозицию, нашего знаменитого бизона — это статуэтка из бивня мамонта, которую нашли здесь, на месте стоянки древних людей. Земля у нас палеолитическая. А потом приходи вон в ту башню, Богоявленскую, на «Колобка». Билеты на час дня ещё остались? — Последнюю фразу Руслан адресует кому-то по рации. — Давно говорил, что всем сотрудникам нужно для мероприятий рацию закупить, это же куда удобнее!

— А часто у вас такие масштабные фестивали проводятся?

— Обычно раз в две недели. Это ещё не масштаб, вот на «Зарайской слободе» в июле столько народу собрали! Приехали фолк-музыканты со всей страны. Даже из Шотландии и Ирландии коллективы были. Сегодня тоже планируем концерт под открытым небом — пианист Устинов, в семь вечера. Ты ведь останешься?

Рация Руслана снова оживает, и он отправляется проверять готовность сцены и актёров к постановке «Колобка». Захожу в музей и незаметно вливаюсь в одну из курсирующих по залам экскурсионных групп. Туристы столпились у ярко освещенной витрины, взгляд каждого прикован к фигурке за стеклом, искусно вырезанной неизвестным первобытным мастером.

— Зарайский бизон уникален в своём роде, он совершил переворот в изучении древнего искусства, — вдохновенно вещает дама-экскурсовод, окидывая своих подопечных многозначительным взглядом. — Представьте себе, он путешествовал даже в Британский музей! Из России на лондонскую выставку взяли только Эрмитаж, Кунсткамеру и нас. Неплохая компания, правда? А «Гардиан» и «Таймс» потом назвали нашего бизона шедевром первобытного Микеланджело. 

В чём же его уникальность, спросите вы? До этого считалось, что древнее искусство статично, подчиняется закону фронтальности. Архаичный скульптор не мог передать движение в объёме. А теперь обратите внимание на бизона — его голова немного повернута вправо, это компенсация при ходьбе. То есть появляется динамика! Кстати, на самом деле это не бизон, а бизониха. У неё сломаны левые ноги, и есть следы углублений в области груди, как будто статуэтку закололи копьем. Сделано это было специально, таков обряд — сначала нужно убить образ жертвы. Чем скрупулёзней ритуал, тем удачнее охота. Возраст этой находки — примерно 22-23 тысячи лет.

— Пара тысячелетий туда-сюда — так, мелочь, — вслух замечает кто-то из туристов.

— В масштабах истории так и есть! Мы знаем точно, что это ледниковый период. Когда на территории Зарайского кремля была обнаружена палеолитическая стоянка, решили проводить раскопки. Но возникли трудности с финансированием экспедиции. Тогда мы подумали: «А давайте попросим Британский музей нас поддержать!». Они откликнулись — не только деньгами помогли, но и пять археологинь прислали. Эти девушки и нашли палеолитических Венер, тоже вырезанных из бивня мамонта.

Гид показывает на статуэтки первобытных красавиц. Бизониха по сравнению с ними — образец грациозности и женственности.

— В Лондон археологини вернулись в полном восторге и рассказали про нас Джилл Кук, ведущему специалисту Британского музея по ледниковому периоду. С тех пор о Зарайской палеолитической стоянке заговорил весь искусствоведческий мир.

Диорама в выставочном зале изображает сценку из жизни древнейших обитателей Московской области: охотники греются у костра, блики пламени пляшут по стенам пещеры. Эпоху мамонтов, шерстистых носорогов и первобытных людей не ожидаешь увидеть в трёх часах езды от столицы. Это история столь далёкая, что кажется почти сказочной, мифологичной, ненастоящей — но вот она, здесь, сохранилась в краснокирпичном кремле XVI века. 

Выхожу из музея, на улице жара — не верится, что здесь когда-то был ледниковый период. Наверное, Зарайску помогла археологическая удача — и он не упустил свой шанс. В городке, который на первый взгляд может показаться забытым во времени, статичным, как палеолитические скульптуры, жизнь на самом деле полна динамики. Просто немного другой — не суетливой и беспокойной. Не ради бесконечного достижения целей, а ради удовольствия просто жить.

Часть вторая: драматично-театральная

— У нас аншлаг на оба спектакля, думаем, нужно играть ещё и третий! — радостно сообщает Руслан, когда я поднимаюсь в Богоявленскую башню. Представление в самом разгаре: кукольный Колобок уже успел сбежать от бабушки, дедушки и Зайца, а родители с детьми — выучить наизусть слова песенки неугомонного путешественника. 

В средневековой крепости и без того напряжённая сказка — ведь все мы знаем, какой конец ждёт легкомысленное хлебобулочное изделие, — смотрится ещё более драматично. 

— Какая здесь акустика хорошая, — шёпотом замечаю я, Руслан в ответ кивает.

— Надо теперь Никольскую башню оживить — было бы здорово и там проводить спектакли. А ещё я предлагал оборудовать в одной из башен зал для романтических ужинов и устраивать вип-туры — свидания на двоих. Свечи, атмосфера — мне кажется, спросом бы пользовалось. Даже чтобы необычное предложение руки и сердца сделать. Но пока идея, как говорится, не зашла.

Тем временем Колобок добирается до Волка — тот в алой рубахе, как герой Шукшина в «Калине красной». Зверь затягивает песню:

— Наплевать, наплевать, надоело воевать,
Ничего не знаю, моя хата с краю.
Моя хата маленька, печка да завалинка,
Зато не казенная, а своя, законная! 

Родители в зрительном зале понимающе ухмыляются. Когда спектакль заканчивается (дети всё-таки отправляют Колобка на съедение Лисе, но бабушка утешает дедушку: «Испеку тебе нового, я ж тебя люблю!»), на сцене появляется руководитель театральной галереи «Маэстро» Дмитрий Шаров и представляет актеров — «дядю Рому» и «тетю Дашу». Те выходят из-за декораций, потные и уставшие — каждый сыграл сразу несколько ролей, — но улыбающиеся. Маленькие зрители дарят им самодельные открытки, которые нарисовали тут же, на мастер-классах.

Башня пустеет, и мы с театральной труппой отправляемся обедать. Роман — Колобок и Медведь в одном лице — потягивается: «Фух, теперь можно выдохнуть!». Все облегченно смеются, болтают, уплетают бутерброды с кофе.

— До того, как создать «Маэстро», я служил в театре Вахтангова — заведующим художественно-постановочной частью, и в Станиславского и Немировича-Данченко — техническим директором, — рассказывает Дмитрий. — Потом предложили место в Большом. Но я туда не пошел, потому что хотелось более творческой работы. Во мне всё время боролись два начала — режиссёр-художник и администратор. Я взял паузу, занимался вернисажными проектами, дизайном, у меня даже был магазинчик сувениров. А потом удалось открыть театр в Домодедове. Городские власти выделили мне небольшой участок земли, и я на свои деньги построил там двухэтажный теремок. Это совсем другая среда — размеренная жизнь, творчество, то, к чему я и стремился. 

— Почему именно куклы?

— Во-первых, детский кукольный спектакль — это очень востребовано публикой. А во-вторых, я здесь совмещаю все профессии, которые только может предложить театр. И сценограф, и режиссёр, и скульптор, и художник. Всех кукол, все декорации делаю сам. За восемь лет у студии было 13 премьер, нас стали приглашать на гастроли — вот и в Зарайск мы не впервые приезжаем. Так что дело оказалось хорошим, серьёзным проектом. 

— Когда смотришь на детские представления во взрослом возрасте, кажется, открывается какое-то второе дно, — произношу вслух то, о чём думала на протяжении всей постановки.

— Ну конечно, ведь вместе с детьми спектакль приходят смотреть и родители тоже. Они не должны сидеть в телефонах и зевать, они должны реагировать. Дети очень ориентируются на эмоции взрослых. Смеется ли мама? Увлечен ли папа? И мы стараемся ещё одну линию ввести. Малыши ее не считывают, для них важны визуальный ряд, свет, песни. А родители видят историю по-своему. Поэтому куклы не только для детей. Куклы — для всех.

Часть третья: космическо-музыкальная

— Как говорит наш директор, в музее главное — это экспонаты. А сотрудников и новых нанять можно, — шутит Руслан, провожая меня в кабинет своего начальника.

Первые десять минут интервью руководитель Зарайского кремля Кирилл Кондратьев рассказывает мне, как привлекать на работу молодые кадры. В его штате двадцатилетние ребята и экскурсии ведут, и экспозиции устраивают, и мероприятия организуют. 

— Надо собрать двоих-троих, а они в свою очередь приведут знакомых. Всё же поколение есть поколение, все общаются, особенно в маленьком городе. И заинтересовывать нужно не только зарплатой — которая, понятно, изначально должна быть приемлемая, — но и возможностью поиска себя. 

Молодые люди очень полезны, потому что у них есть запал, они готовы по-новому смотреть на музейные задачи. Их главное не задушить. Иначе заскучают, огонь в глазах пропадёт, либо сбегут. Вот сегодняшний праздник ребята полностью сами организовали, всю программу, я практически не вмешивался. И выставку керамики, и мастер-классы. С театром опять же договорились. А ещё решили, что объединят арт-выходной с выступлением Дмитрия Устинова. В 2020 он пришёл ко мне с идеей сделать концерт под открытым небом — и это стало традицией. 

Уже вечером, когда под кремлёвскими стенами устанавливают рояль, а на поляне собирается около трёхсот человек — кто устраивается на скамейках, кто расстилает пледы, — я вспоминаю ещё одну мысль директора: музей в регионах работает как туристическое агентство. Создает и продвигает имидж не только свой, но и всего города. Это центр притяжения — он собирает вокруг себя и местных, и туристов. 

К роялю подключают электронную установку, настраивают ксилофон и огромный гонг. Дмитрий Устинов, молодой человек с копной кудрявых волос, одетый — тоже — в красную рубашку, садится за инструмент, представляет публике виолончелиста и ударника.

— Я стал писать музыку, когда переехал сюда из Москвы. Первый альбом я назвал «Zaraysk» — в честь города и его жителей. Сегодня мы сыграем вам композиции из этого альбома и несколько новых произведений.

Звучит магический, шаманский бит — будто сейчас начнётся волшебство и запляшут тени от огня в пещерах первобытных охотников. Небо над башнями кремля окрашивается в ало-сиреневый. Когда часовая медитация под космические звуки заканчивается, я подсаживаюсь к композитору, отдыхающему после выступления и жующему наггетсы с картошкой фри. 

— А почему именно Зарайск?

— Не знаю. Я слушал Вселенную — она меня привела сюда. Довольно отчётливо. Настолько отчётливо, что спорить с ней не хотелось. Альбом тоже просто стал приходить, я до этого не писал фортепианную музыку, вообще диджеем был раньше. А тут начали возникать произведения — которые я сам не мог придумать, сильно отличающиеся от того, что я обычно играю. У этого есть логика, и, если следовать ей, композиция продолжает раскрываться, пока не складывается в полную картину. 

Сначала все думали, что я сошёл с ума. Все же стремятся быть ближе к центру Москвы. А потом поняли, что жить здесь, в Зарайске, — это благо. Человек всегда синхронизируется с какой-нибудь доминантой. Либо с городом — но в городе нет ничего естественного, там под землёй слой бетона. Ты можешь подключиться к искусственным часам, навязанным, запрограммированным — и они очень сильные. А здесь природа — доминанта, а не город.

Темнеет, над головой загораются созвездия. Нахожу яркую Большую Медведицу — а потом и слабо виднеющуюся Малую. Рояль разбирают, керамические скульптуры упаковывают в коробки, публика медленно расходится. Над Богоявленской башней стремительно пролетает метеорит — уже август.

22 тысячи лет люди жили здесь в тишине, наедине с природой, в гармонии со своими мыслями. По ночам вглядывались в то же небо. И сейчас изменилось немногое — даже грохот железной дороги обходит Зарайск стороной. Я всё ещё сижу на скамейке и смотрю ввысь — туда, где будто бы сохранился след от падающей звезды.