Получилось как-то без «Мальчик, водочки нам принеси — мы домой летим!». Внуково встретило нас огромной очередью на паспортном контроле. Пассажиры из Турции прибывали волнами, самолёт за самолётом. Душно, громко, нервно. Пограничники обрабатывали нас медленно и тщательно, так что проверка каждого прибывшего занимала несколько минут. За это время, умноженное на двадцать человек, стоящих впереди тебя, успеваешь подумать, кто из них мог бы представлять угрозу безопасности Российской Федерации и в каком качестве.

Неожиданно было повсюду слышать русскую речь. У самого голос крепнет, можно разговаривать громче. В течение последних месяцев я относился скорее настороженно к людям, которые говорили на моём языке где-то поблизости. Не сразу же понимаешь, глухо человек произносит «г» или звонко. А ведь от этого может зависеть… Сам не знаю что. Но инстинктивно хотелось руководствоваться проверенным народным: «Как бы чего не случилось». Поэтому мы с Аней поначалу старались говорить по-английски или по-немецки в общественных местах.  Но очень скоро оказалось, что русскоязычных людей в Европе много. И чувствуем мы себя в этой «недружественной» среде на удивление органично.

Например, крик о помощи: «Ребята, есть тут кто?» — было странно услышать в то время и в том месте. Не считая студентов с факультета славистики, в этом небольшом немецком городе человек, знающий, что «мама мыла раму», а «Маша мыла Лушу», должен быть бóльшей редкостью, чем подсолнечное масло на полке в продуктовом. Всё-таки апрель 2022 на дворе.

И вот этот несчастный надеется, что помощь в критической ситуации придёт к нему не на немецком и даже не на английском. А на русском. «Что такое?», — спрашиваю. — «Бумагу не подашь?», — тихо, гулко отзывается от кафельных плиток. Вероятность того, что рядом окажусь именно я, а не какой-нибудь Хеннинг или Олаф, была мизерной. Но ведь оказался!

Конечно, мы с Пашей утрировали. Всё оказалось не так трагично и не так опасно. Заверим сразу: за всё время стажировки никто ни разу косо не посмотрел на нас из-за национальности. Спрашивали, как мы себя чувствуем. Спрашивали, как поживают наши семьи. Но ни разу ни в чём не упрекали и ни коим образом не унижали.

Спустя пару недель мы, как и все местные южане, сменили свои хмурые мины на почти всегда счастливые лица, готовые расплыться в улыбке при виде любого прохожего.

Дело в том, что город, в котором мы жили, находится на юге Германии, в достаточно богатой земле, где делают мерседесы и БМВ, где лето длится почти полгода, а до Франции и Швейцарии – два часа на автобусе. Запоминайте название — Тю-бин-ген. Это студенческий городок, который питается энергией грызунов гранита науки с XV века. И это явно помогает ему в процессе омоложения.

Кажется, Тюбинген вертится вокруг студентов и их образа жизни. Несколько библиотек, оригинальные кофейни и дешёвые азиатские забегаловки, бесплатный проезд на автобусе после 7 часов вечера, университетские дискотеки, парк в центре города, где газон – не что иное как клумба из студентов, которые что-то бурно обсуждают, выпивают, играют в бадминтон и Bier-понг или просто поют под гитару. И не только в пятницу! Выходные там начинались примерно в среду. К субботе в Германии перестают работать даже супермаркеты, так что начинать веселиться нужно заранее и впрок.

В общем, время в тех краях подчинялось другим законам. «А как же знаменитая немецкая пунктуальность?» — спросите вы. К чёрту пунктуальность! Если поезд захочет, то может вообще не прийти. По объективным причинам, конечно же: оборвались провода, состав сошёл с рельс, на пути вышла корова, два вагона загорелись. Как говорится, список дополняется. Таким образом, до дома вместо трёх часов можно добираться шесть, а можно вообще застрять где-то на полпути, так и не догнав последнюю ночную электричку из-за… ну… придумайте сами. Так что если англичане заполняют неловкие паузы разговорами про погоду, в немецких смолл-токах неизменно доминирует Deutsche Bahn.

В мексиканских — мир, в итальянских — дружба, в американских — жвачка. Об этом мы узнали в самом интернациональном походе в нашей жизни, когда у одного костра собрались 24 студента из 19 разных стран. Ели колбаски, пили пиво, танцевали сальсу, польку, сиртаки и русские хороводные, которые, к слову, никто и не думал отменять.

В одночасье наш колумбийский друг Серхио стал Серёжей, а мы — Паулито и Анитой. Получился классный культурный коктейль, от которого на утро никому не стало плохо. «Paulito, Anita, let’s meet in Moscow some day», — «Sure, Серёжа!»

Удивительно, но на бытовом уровне русская тема в Германии не перешла в разряд запретных. Совсем наоборот. Кажется, она нас всё время окружала, отзываясь иногда в самых неожиданных местах и людях. «Ой, а вы говорите по-русски?», — обратилась к нам всё в том же походе девочка Михи, с которой мы последние двое суток общались исключительно на английском, — «Я его изучаю уже пять лет, хочу стать здесь преподавательницей», — призналась она. Потом вдруг оказалось, что парень из Кёльна, с которым мы вместе ходили на семинар, учил русский в школе и умеет играть на баяне «Капитан, капитан, улыбнитесь». Он же хотел поехать этим летом в Москву на стажировку, но не получилось. Какие-то случайные чуваки в баре спрашивали, куда стоит сходить в Санкт-Петербурге. Если будет возможно прилететь туда через пару лет.

Эти случайные повсеместные российско-германские связи не отпускали нас и в Берлине, куда мы отправились напоследок. Выходишь на одной станции метро — а вокруг тебя сталинки. Всё равно что Котельническая набережная в Москве. Выходишь на другой — а вокруг панельки. Ну чем вам не Черёмушки? В Берлине нет центра как такового. Зато здесь всё ещё живы настоящие «альтернативные» места для старых панков и прогрессивной молодежи. Гаражный кооператив, переделанный в кинотеатр, – запросто. Как раз в таком месте крутили «Сталкера» Тарковского, причём это был не простой показ, а «синематический концерт». Вместо оригинальных реплик героев — субтитры на английском и монотонная электронная музыка сомнительного качества. На втором часу субтитры отключились, зрители окончательно перестали понимать, что происходит, и пошли менять неудавшийся поход в кино на стакан пива в местном баре. «Это абсолютно величайший фильм в истории кинематографа. И вы его совершенно испортили! Чья это была идея — субтитры?» — возмущался дядька в красном свитере, размашисто жестикулируя.

Здесь же мы встретили пожилого и очень словоохотливого поляка Томаша (или будет правильнее сказать, что он сам нас нашел). Он прекрасно изъяснялся по-русски, по-немецки и по-английски. Уверял, что знает 18 языков и «все – на польском». Он приехал в Германию в 1979-м на год и остался навсегда. Спел нам романс «Славное море – священный Байкал» и посоветовал прочитать 12 новелл Толстого о любви (потом выяснилось, что это не Толстой, а Чехов). «Не с кем тут говорить о возвышенном, — жаловался Томаш. — Только про футбол да про потребительство. А была ведь страна философов». Напоследок он попросил нас никогда не становиться эмигрантами. Мы пообещали. И через пару дней уже летели во Внуково.